Работа спорилась. Джонни обнаружил, что разбирается в кинопроизводстве куда лучше, чем полагал, но заведовать производством он все же пригласил толкового профессионала, который угодил в свое время в черный список и теперь мыкался в поисках работы. Джонни не пытался извлечь выгоду из его затруднительных обстоятельств, а заключил с ним контракт на справедливых условиях и чистосердечно признался:

— Я таким образом рассчитываю с вашей помощью сократить себе расходы.

Он несколько растерялся, когда заведующий производством пришел и объявил ему потом, что нужно дать в лапу профсоюзному заправиле — в пределах пятидесяти тысяч долларов. Возник ряд затруднений, связанных со сверхурочной работой и контрактами, так что трата себя оправдает. У Джонни зародилось подозрение, не норовит ли его подчиненный сам нагреть руки за его счет, и он ответил:

— Пришлите ко мне этого профсоюзного молодца.

Профсоюзным молодцем оказался Билли Гофф. Джонни сказал ему:

— Я думал, нужные колеса в профсоюзе подмазаны. Друзья предупредили меня, что я могу быть относительно этого спокоен. Совершенно спокоен.

Гофф сказал:

— Кто это вас предупредил?

— Вам не хуже моего известно — кто. Я не собираюсь называть его имени, но раз он говорит, значит, так оно и есть.

— Обстановка изменилась, — сказал Гофф. — У вашего знакомого неприятности, и его слово больше не имеет силы на Западном побережье.

Джонни пожал плечами:

— Зайдите ко мне через пару дней, хорошо?

Гофф усмехнулся:

— Ради бога, Джонни. Только звонок в Нью-Йорк вам мало чем поможет.

Однако телефонный звонок в Нью-Йорк помог. Джонни позвонил в контору Хейгена. Хейген отвечал однозначно: не платить.

— Если ты этому прохвосту вздумаешь хоть десять центов дать, лучше не попадайся потом на глаза своему крестному. Ты нанесешь урон престижу дона, а он этого себе в настоящее время позволить не может.

— А нельзя мне самому поговорить с доном? Или ты бы поговорил. Понимаешь, необходимо двигать картину…

— Говорить с доном сейчас нельзя никому, — сказал Хейген. — Он слишком плох. Я посоветуюсь с Санни, как уладить твои дела. Но в данном частном случае я уже решил. Не давай этому ловкачу ни гроша. Если что-нибудь переменится, я тебе сообщу.

Джонни в сердцах бросил трубку. Неурядицы с профсоюзом способны взвинтить стоимость фильма на целое состояние, да и вообще развалить всю его затею по кирпичикам. Он заколебался на мгновение — не умнее ли сунуть Гоффу без шума эти пятьдесят тысяч? В конце концов, одно дело, когда говорит дон, Крестный отец, и другое — когда говорит и распоряжается Хейген. Но все же он решил выждать несколько дней.

Этим решением он сберег себе пятьдесят тысяч долларов. Через два дня тело Гоффа со следами пулевых ранений нашли в спальне его дома в Глендейле. О претензиях со стороны профсоюза никто больше не заикался. Джонни был немного оглушен случившимся. Впервые длинная рука дона нанесла смертельный удар так близко от него…

С каждой неделей Джонни Фонтейн все больше погружался в работу: корпел над сценарием, подбирал актеров, вникал в сотни производственных мелочей — он забыл, что лишился голоса, что не может больше петь. И все-таки, когда названы были имена кандидатов на премию Академии, и среди них — его имя, ему взгрустнулось, что ему даже не предложили выступить с какой-нибудь из песен, выдвинутых на «Оскара», во время церемонии награждения, которую будут транслировать по телевидению на всю страну. Но он стряхнул с себя уныние и вновь вернулся к работе. Теперь, когда его крестный не в силах был повлиять на ход событий, он уже не надеялся получить премию — спасибо хоть, что выдвинули кандидатом, это уже чего-то стоило.

Давно уже ни одну из его пластинок не раскупали в таком количестве, как последнюю, с итальянскими народными песнями, — впрочем, Джонни сознавал, что это скорее успех Нино. Он смирился с мыслью, что певцом ему больше не быть.

Раз в неделю он ездил обедать к Джинни и девочкам. Как бы ни засасывала его рабочая кутерьма, эту обязанность он соблюдал свято. Но спали они с Джинни врозь. Тем временем его вторая жена исхитрилась оформить в Мексике развод, и он опять оказался холостяком. И, как ни странно, не ринулся крушить кинозвездочек, хоть это была бы легкая добыча. Сказать по правде, он был слишком сноб. Был уязвлен тем, что его не удостоила вниманием ни одна из молодых кинозвезд — из тех актрис, которые по-прежнему оставались на гребне успеха. Зато ему славно работалось. Он приходил домой поздно, чаще всего один, ставил какую-нибудь из своих старых пластинок, брал себе выпить и слушал, тихонько подпевая в отдельных местах. Да, недурно он пел когда-то, совсем недурно. Он сам не подозревал, как отлично поет. Даже если отнять этот редкостный тембр — тут не его заслуга, а природы, — то все равно замечательно. Он был настоящим артистом и сам того не знал — и еще он не знал, как ему дорого его пение. Пил, курил, гулял — и загубил себе голос как раз тогда, когда начал действительно в чем-то смыслить.

Иногда заглядывал Нино пропустить рюмочку, тоже слушал, и Джонни говорил ему ядовито:

— Слыхал, темнота неотесанная? Тебе так в жизни не спеть.

И Нино взглядывал на него со своей особенной, милой усмешкой и покачивал головой:

— Не спеть, это ты точно. — И в голосе его звучало сочувствие, словно он знал, что творится у Джонни на сердце…

И вот, когда до начала съемок новой картины оставалась всего неделя, настал день присуждения премий Киноакадемии. Джонни позвал с собой Нино, но тот заартачился. Джонни сказал ему:

— Друг, я тебя никогда не просил об одолжении, правда? Сделай мне одолжение сегодня — пойдем со мной. Ты один посочувствуешь от души, если погорит моя премия.

Нино, казалось, оторопел на миг, но тут же ответил:

— Конечно, пойдем, о чем разговор. — Он помолчал. — А погорит премия, плевать. Надерись и завей горе веревочкой — я пригляжу за тобой. Сам капли в рот не возьму, где наша не пропадала! А? Что ты скажешь про такого друга?

— Да, брат ты мой, — сказал Джонни Фонтейн. — Это, я понимаю, дружба…

Наступил вечер награждения, и Нино сдержал свое слово. Он явился к Джонни трезвый, ни в одном глазу, и они вместе отправились в театр, где должно было состояться торжество. Нино казалось странным, что Джонни не пригласил на праздничный обед кого-нибудь из своих подруг или бывших жен. И в первую очередь — Джинни. Неужели боялся, что Джинни его не поддержит?.. Нино затосковал о выпивке — хоть бы стаканчик тяпнуть; вечер обещал быть тяжелым и долгим.

На церемонии награждения Нино Валенти томился от скуки, покуда не объявили, кому присуждается «Оскар» за лучшую мужскую роль. При словах «Джонни Фонтейн» какая-то сила сорвала его с места, он вскочил и неистово захлопал. Джонни протянул ему руку, и Нино стиснул ее. Он знал, что его друг ищет сейчас у верного человека тепла и участия, и горько пожалел, что, кроме забулдыги-приятеля, Джонни не к кому прислониться в минуту своего триумфа.

А после началось несусветное. Картина Джека Вольца собрала все главные премии, и на студию, где отмечали победу, валом повалили газетчики и публика, которая всегда трется возле знаменитостей, мальчики и девочки, готовые на что угодно, лишь бы выдвинуться. Нино, верный своему обещанию, не притрагивался к спиртному и как умел присматривал за Джонни. Но женщины наперебой старались затащить Джонни Фонтейна на пару слов в пустую комнату, и Джонни час от часу хмелел все сильней.

Та же участь постигла актрису, получившую «Оскара» за лучшую женскую роль, — правда, актрисе это и больше нравилось, и давалось легче. Один только Нино из всех гостей-мужчин не изъявил готовности уединиться с нею.

Под конец кому-то пришла в голову блестящая мысль. Все рассядутся по местам, а лауреаты «Оскара» на глазах у зрителей займутся любовью. Актрису раздели донага, другие дамы дружно принялись срывать одежду с Джонни Фонтейна. И тогда Нино — единственный, кто оставался трезвым на этом сборище, — сгреб полуодетого Джонни, перекинул через плечо, пробился с ним к выходу и свалил в машину.